Однако Квиррел, похоже, оказался храбрее, чем они думали. Шли дни, потом недели, Квиррел бледнел, худел, но, судя по всему, не сдавался. Проходя мимо запретного коридора на третьем этаже, Гарри, Рон и Гермиона всякий раз прижимались ухом к двери, чтобы убедиться, что Пушистик всё ещё рычит, сидя на своём месте. Снейп продолжал шнырять по школе в своеобычном (то есть мрачном) расположении духа, из чего они заключили, что камень лежит, где лежал. Когда Гарри случалось встретиться с Квиррелом в коридоре, он старался ему ободряюще улыбнуться, а Рон теперь запрещал кому бы то ни было смеяться над Квирреловым заиканием. У Гермионы, впрочем, было достаточно забот и без философского камня. Она целыми днями корпела над составлением расписания своих самостоятельных занятий, а все её конспекты были аккуратно размечены чернилами разных цветов. Гарри и Рон не стали бы слишком беспокоиться по этому поводу, но она вскоре начала заставлять и их.

– Всего-то десять недель, – огрызнулась она. – И вовсе не "ещё далеко". Флямелю это вообще как одно мгновение.

– Нам пока ещё шестьсот лет не исполнилось, – напомнил ей Рон. – И вообще - тебе-то зачем заниматься? Ты и так всё знаешь.

– Зачем заниматься?! Ты, может, забыл, что если не сдать экзамены, то на следующий год нас не переведут? Это же так важно! Мне стоило начать готовиться ещё месяц назад – что это на меня нашло, сижу тут, прохлаждаюсь…

К сожалению, учителя вели себя так, как будто были во всём согласны с Гермионой. На весенние каникулы им назадавали столько домашней работы, что толком повеселиться, как в Рождество, они так и не успели. Да и попробуй тут расслабиться, когда рядом Гермиона бубнит себе под нос двенадцать применений крови дракона, или отрабатывает движения палочкой. Хотя и со стонами, и преодолевая порой неудержимую зевоту, но всё же Гарри и Рон проводили бóльшую часть свободного времени в библиотеке с Гермионой, продираясь через свои уроки.

– Мне этого ни за что не запомнить, – не выдержал как-то Рон, швыряя перо на пол и мечтательно поглядывая на окно библиотеки. На улице стоял чудный денёк, впервые за долгое время погода наладилась. На небе цвета незабудок не было ни облачка, и в воздухе висело сладкое предчувствие грядущего лета.

Гарри, который уже некоторое время пытался найти в "Тысяче чудодейственных трав и грибов" упоминание о бадьяне, оторвал глаза от книги, только когда услышал, как Рон вскричал:

Хагрид вдвинулся в их поле зрения, пряча что-то за спиной. В своём неизменном брезентовом плаще он как-то не вязался со строгим окружением.

– Да так, поглядеть просто, – сказал он таким нарочито беззаботным голосом, что им сразу стало интересно, в чём тут дело. – А вы тут что поделываете, шалопаи?

– Его-то мы нашли уже давным-давно, – сказал Рон значительно. – А ещё мы знаем, что пёс охраняет – философский ка…

– Тс-с-с! – Хагрид быстро оглянулся, не подслушивает ли кто. – Ты чего так разорался – думать надо, о чём говоришь!

– Кстати говоря, мы тут кое о чём тебя спросить хотели, – начал Гарри, – про то, что ещё стоит на пути к камню помимо Пушистика…

– Тс-с-с! – снова зашипел Хагрид. – Вы вот что – заходите ко мне сегодня ввечеру. Что я вам скажу, того обещать не стану, имейте в виду – ученикам про это дело и вовсе знать не положено. Ах ты ж! Они все теперь подумают – это я проболтался…

– Пойду, посмотрю, из какого он раздела пришёл, – сказал Рон, радуясь, что появился повод бросить занятия. Спустя минуту он появился снова, с целой стопкой книг подмышкой, и грохнул их на стол.

– Драконы! – прошептал он. – Хагрид читал книжки про драконов! Глядите: "Породы драконов Великобритании и Ирландии". А вот "Из яйца да в полымя – руководство по уходу за драконом".

– Хагриду всегда хотелось завести себе дракона, он мне сам сказал, когда мы ещё только познакомились, – вспомнил Гарри.

– Но это же против правил, – сказал Рон. – Разведение драконов запрещено Колдовской Конвенцией 1709 года ^[45], это всем известно, потому что дракона на заднем дворе от муглей просто так не спрячешь. К тому же они не приручаются – их держать опасно. Вы бы поглядели, какие у Чарли ожоги – от диких, румынских.

– Конечно, есть, – ответил Рон. – Уэльские зелёные обыкновенные и Гебридские чёрные ^[46]. Представляю, сколько в Министерстве работы – их удерживать. Если кто из муглей их видит, на них приходится чары накладывать, чтобы они забыли.

Спустя час они все вместе стучались в дверь хижины школьного егеря, и с удивлением обнаружили, что занавески на окнах плотно задёрнуты. Прежде чем впустить их, Хагрид осторожно осведомился, кто пришёл, и быстро захлопнул за ними дверь, как только они переступили через порог.

Внутри было невыносимо жарко. Несмотря на то, что день выдался тёплый, в камине вовсю полыхал огонь. Хагрид заварил чай и предложил всей компании бутербродов с бельчатиной, от которых они отказались.

– Да, – сказал Гарри твёрдо. Он не видел смысла ходить вокруг да около. – Мы хотели узнать, не мог бы ты нам рассказать, что ещё, кроме Пушистика, охраняет философский камень.

– И не просите, – сказал он. – Перво-наперво, я и сам не знаю. Второе – вы и так слишком много чего разведали, так что ежели бы даже я и знал, всё равно не сказал бы. Камень, он здесь неспроста. Из Гринготта его, почитай, почти что спёрли – это вы, небось, тоже докумекали? И вообще, мне, к примеру, невдомёк, как вы про Пушистика пронюхали.

– Ну что ж, Хагрид, я отлично понимаю, что у тебя могут быть причины нам не рассказывать, но я ни за что не поверю, что происходящее в школе может каким-то образом пройти мимо тебя, – начала Гермиона тёплым, вкрадчивым, почти льстивым голосом.

– Нам просто интересно, кто именно занимался безопасностью камня, – продолжала Гермиона. – Интересно, кому ещё Дамблдор доверяет помочь ему в таком важном деле, кроме тебя.

– Ну, ежели вы так просто… Может, в том большого вреда и не будет… Значит, так. Пушистика он у меня одолжил… Потом учителя чары напустили… Профессор Спраут, профессор Флитвик, профессор Макгонагелл… – загибал он на пальцах. – Профессор Квиррел… Дамблдор самолично руку приложил, ясно дело. Стойте-ка… Кого-то я ещё… Ах, да – профессор Снейп.

– Ага… Вы что, неужто опять всё про то же? Слушайте сюда – Снейп помог камень сохранить, не станет же он теперь его красть, в самом деле!

Гарри догадывался, что Рон и Гермиона думали в точности то же самое, что и он. Если Снейп участвовал в зачаровании камня, то ему ничего не стоило узнать, каким образом остальные учителя его оберегают. Он, должно быть, знал всё, что нужно - за исключением, казалось, наговора профессора Квиррела, и того, как пройти мимо Пушистика.

– Но ведь ты – единственный, кто знает, как можно пройти мимо Пушистика, правда, Хагрид? – сказал Гарри взволнованно. – Ты никому не говорил, даже учителям, верно?

– Ну что ж, и то хорошо, – пробормотал Гарри. – Хагрид, давай хоть окно откроем, а? Я тут сейчас сварюсь.

– Извини, Гарри, никак нельзя, – ответил Хагрид. Гарри поймал его взгляд, устремлённый на пламя в камине, и тоже посмотрел туда.

Но он уже и так знал, что это. В самом жарком месте камина, под котелком, сидело огромное чёрное яйцо.

– Где ты его достал, Хагрид? – спросил Рон, наклоняясь над огнём, чтобы получше рассмотреть яйцо. – Небось, недёшево обошлось.

– А вот и нет. Я его выиграл, – сказал Хагрид. – Намедни ночью. Пошёл я, значит, в деревню, пропустить пару кружечек на сон грядущий, и сели мы играть в карты с одним там… Сдаётся мне, этот малый был прям-таки рад от него избавиться.

– А я тут книжки разные читаю, не просто так, – сказал Хагрид, вытягивая из-под подушки толстенный том. – В библиотеке взял, во как. "Разведение драконов - приятное с полезным". Она, конечно, устарела чуток, ясно дело, но там про всё прописано. Яйцо, значит, в огне держать надо – потому что мамаша, она на них жаром пыхает, вот, а когда вылупится, поить его коньяком пополам с куриной кровью, через кажные полчаса. А здесь – здесь про то, как разные яйца различать. У меня тут, вишь ты, норвежский гребнеспин ^[47]. Они редкие, эти вот.

Он положительно сиял, весьма довольный собой. Гермиона, впрочем, его восторгов не разделяла.

Теперь ко всем их заботам прибавилась новая – что может случиться с Хагридом, если станет известно, что он прячет у себя в избушке незаконного дракона.

– Мне иногда интересно – бывает ли на свете такое, когда просто живёшь себе спокойно, – вздохнул Рон.

Вечер за вечером они проводили над домашними заданиями, которые всё увеличивались. Гермиона начала составлять расписания самостоятельных занятий для Гарри и Рона. Это здорово действовало им на нервы.

Наконец, однажды утром, за завтраком, Ядвига принесла Гарри записку от Хагрида. В ней было всего одно слово: "Вылупляется".

Гарри решил, что травоведение можно спокойно пропустить, и собрался сразу же бежать к избушке. Гермиона ничего подобного и слушать не желала.

– Гермиона, ну подумай, сколько раз в жизни нам перепадёт увидеть, как вылупляются драконы?

– У нас сейчас урок, нам всем влетит, но даже это всё ерунда по сравнению с тем, в каком положении окажется Хагрид, если кто-нибудь узнает, что он затеял…

Малфой проходил мимо в нескольких шагах от них и остановился так резко, что не было никакого сомнения – он подслушивал. Что именно ему удалось услышать, Гарри не знал, но выражение на лице Малфоя ему очень не понравилось.

Рон продолжал препираться с Гермионой, пока они не пришли на травоведение, и Гермиона в конце концов согласилась сбегать с ними к Хагриду на первой перемене. Когда из замка донёсся колокольчик, возвестивший конец урока, вся троица немедленно бросила лопатки и понеслась через весь двор на опушку леса. Хагрид встречал их у дверей, раскрасневшийся и взволнованный.

Яйцо лежало на столе, покрытое глубокими трещинами. Внутри что-то шевелилось, и оттуда доносилось странное щёлканье.

Внезапно раздался громкий скрип, и яйцо распалось надвое. Дракончик вывалился из него на стол. Красивым его назвать было сложно; Гарри он больше всего напомнил помятый чёрный зонтик. Кожистые крылья его, покрытые шипами, казались слишком большими для тощего костлявого тельца цвета воронёной стали. У него было длинное рыльце с широко посаженными ноздрями, крохотные выпуклости на голове, там, где должны были вырасти рожки, и оранжево-жёлтые, навыкате, глаза.

– Ну что за прелесть! – промурлыкал Хагрид. Он потянулся, чтобы погладить дракончика по голове. Тот ловко обернулся и щёлкнул острыми зубками, намереваясь цапнуть его за руку.

– Хагрид, – сказала Гермиона, – скажи, пожалуйста, насколько быстро они растут, эти норвежские гребнеспины?

Хагрид открыл было рот, но вдруг остановился и сильно побледнел, потом вскочил и подбежал к окну.

– Кто-то сквозь щёлку в занавеске подглядывал… Мальчишка какой-то… Вон, дует обратно к школе.

Гарри бросился к двери и выглянул наружу. Несмотря на большое расстояние, ошибки тут быть не могло.

Всю следующую неделю Малфой носил на губах ехидную усмешку; Гарри, Рона и Гермиону она вгоняла в тоску. Большую часть свободного времени они проводили в хижине Хагрида, в которой теперь царил полумрак, и пытались его увещевать.

Они поглядели на дракончика. Он всего за неделю вытянулся в длину по меньшей мере втрое. Из ноздрей его всё время курился едкий дым, завиваясь кольцами. Хагрид совсем забросил свои егерские обязанности – дракон отнимал у него слишком много сил. Весь пол был усеян куриными перьями и пустыми бутылками из-под коньяка.

– Я его решил назвать Норбертом, – объявил Хагрид, глядя на дракона, и глаза у него блаженно затуманились. – Он меня уже знает. Глядите-ка. Норберт! Но-орберт! Ну-ка, где наша мамочка?

– Хагрид, – громко сказал Гарри. – Ещё пара недель, и Норберт будет размером с твой домик. А Малфой может наябедничать Дамблдору в любой момент.

– Я… Вы не думайте, я понимаю, что держать его очень долго у меня, может, и не выйдет. Ну, не могу же я его просто бросить. Не могу, и всё!

– Да нет, Чарли – твой брат Чарли. В Румынии. Драконов изучает. Мы можем отправить Норберта к нему. Чарли его вырастит, а потом отпустит!

После долгих уговоров Хагрид согласился, что сову, так и быть, послать к Чарли всё-таки можно – на всякий случай, потому что спросить никогда не мешает.

Следующая неделя тянулась чрезвычайно медленно. В среду вечером Гарри и Гермиона сидели в общей комнате в одиночестве – все уже давно разошлись по палатам. Часы на стене пробили полночь, и дыра за портретом наконец-то распахнулась. Из воздуха возник Рон, стаскивающий с себя накидку-невидимку. Он весь вечер провёл в избушке у Хагрида, помогая ему кормить Норберта. Норберт теперь жрал дохлых крыс – бочонками.

– Укусил! – сказал Рон, показывая свою руку, обмотанную окровавленным платком. - Я теперь, наверное, целую неделю перо в руки взять не смогу. Вы уж мне поверьте, этот дракон – самый мерзкий зверь, которого я встречал в своей жизни. А Хагрид заливается – его послушать, так это просто маленький миленький кролик. Он меня укусил, так Хагрид мне же после этого выговаривать стал – я его испугал, будто бы. Потом он начал ему колыбельную петь, ну, тут я и ушёл.

– У нас есть накидка-невидимка, – сказал Гарри. – Я думаю, что всё в порядке - под накидкой места хватит на двух из нас и Норберта.

Рон и Гермиона согласились почти без звука – ещё один знак того, как трудно далась им прошлая неделя. Они уже на всё были готовы, лишь бы отделаться от дракона – и Малфоя.

Всё оказалось не так просто. На следующее утро прокушенная рука распухла так, что стала вдвое толще обычного. Рон сперва не решался показать её мадам Помфри - а вдруг она знает, как выглядят укусы драконов? Однако к обеду выбора у него не осталось – кожа вокруг раны приняла отвратительный зеленоватый оттенок. Похоже, клыки у Норберта оказались ядовитыми.

После ужина Гарри и Гермиона помчались в больничное крыло, где и нашли Рона в постели, в довольно плачевном виде.

– Рука-то ладно, не в ней дело, – прошептал он. – Правда, чувство такое, будто она сейчас отвалится. Малфой сказал мадам Помфри, что ему нужно у меня книжку взять почитать, чтобы она его ко мне пустила, а сам пришёл надо мной поиздеваться. Он всё грозился, что расскажет ей, откуда у меня этот укус. Я сказал, что это собака, но мне кажется, она не очень-то поверила. Не стоило мне с ним на последнем квиддиче драться – я уверен, что это он так отомстить пытается.

– В субботу в полночь всё кончится, – сказала Гермиона, но Рона это вовсе не утешило. Напротив, он вдруг сел в своей кровати, и его бросило в жар.

– В субботу в полночь! – хрипло повторил он. – Ой… ой-ой-ой…. Я сейчас вспомнил – записка от Чарли была заложена в ту книжку, которую Малфой взял, он теперь узнает, что мы Норберта отправляем!

Ответить ему Гарри и Гермиона не успели – пришла мадам Помфри и вытолкала их, сказав, что Рону нужен покой.

– Перерешать теперь уже поздно, – сказал Гермионе Гарри. – Посылать Чарли ещё одну сову у нас времени нет, да и другого случая избавиться от Норберта тоже не будет. Придётся рискнуть. И кроме того, Малфой не знает про накидку-невидимку.

– Впустить никак не могу, – натужно сопя, объявил он. – У Норберта сейчас переходный возраст… Но я справлюсь, всё путём …

Когда они рассказали ему о письме Чарли, глаза его наполнились слезами - впрочем, возможно, что не от печальной новости, а от того, что Норберт вцепился ему в ногу.

Ребёночек треснул хвостом в стену так, что затряслись окна. Гарри и Гермиона отправились обратно к замку, втайне сожалея, что до субботы ещё так далеко.

Когда Хагриду пришла пора расставаться с Норбертом, жалость к нему у них смешивалась с тревогой перед тем, что им предстояло. Ночь на воскресенье оказалась пасмурной и очень тёмной, а до Хагридовой лачуги они добрались позже назначенного времени, потому что им пришлось пережидать, пока Брюзга перестанет носиться по прихожей зале, играя в теннис "об стенку" и загораживая им путь. Хагрид уже упаковал Норберта в большой ящик.

Из ящика раздался громкий треск, из чего они заключили, что любимый медвежонок только что распрощался с головой.

– Счастливо, Норберт! – хлюпал Хагрид, глядя, как Гарри и Гермиона накрывают ящик накидкой-невидимкой и втискиваются под неё сами. – Твоя мамочка тебя не забудет!

Как им удалось дотащить ящик до башни, они и сами не знали. Полночь неумолимо приближалась. Они взгромоздили ящик вверх по мраморной лестнице и поволокли его по тёмным коридорам. Ещё одна лестница, и ещё – даже любимый потайной ход Гарри им не очень помог.

Из-за внезапного движения в коридоре у них на пути Гарри с Гермионой чуть не выронили ящик. Забыв на мгновение, что они невидимы, они вжались в стену, уставившись на два тёмных силуэта, боровшихся друг с другом в нескольких метрах от них. Зажглась лампа.

– Взыскание ^[49]! – громко провозгласила она. – И двадцать очков со Слизерина! Расхаживать по школе в такой поздний час! Безобразие!

– Что ещё за чушь! Как вы смеете так нагло врать! Ну, отправляйтесь – и имейте в виду, я непременно поговорю о вас с профессором Снейпом!

После подобной сцены крутой винтовой лестницы на верхушку башни они почти не заметили. Накидку они не снимали до самой верхушки, где смогли, наконец, с облегчением вдохнуть свежий, прохладный ночной воздух. Гермиона пустилась в пляс.

Они уселись ждать, еле сдерживая смех, когда вспоминали про Малфоя. Норберт шумно возился в своём ящике. Десять минут спустя из темноты вынырнули четыре помела.

Друзья Чарли (очень весёлый народ) показали Гарри и Гермионе, как они особым образом скрепили несколько ремней, чтобы приторочить к ним Норберта. Потом они пристегнули ящик, Гарри с Гермионой пожали всем руки и сказали большое спасибо, и вот наконец Норберт начал удаляться… удаляться… и исчез из виду.

Они соскользнули вниз по винтовой лестнице, и на сердце у них было так же легко, как в опустевших руках, с которых они Норберта сбыли долой. Дракона больше нет - Малфою светит сидеть после уроков – что же могло омрачить их радость?

Ответ на этот вопрос уже поджидал их внизу. Не успели они выйти в коридор, как из тьмы на них выскочило лицо Филча.