За перегородкой что-то рухнуло, и в комнату боком влетел дядя Вернон. В руках он держал ружьё – теперь было понятно, что он принёс с собой в длинном узком свёртке.
Кто-то ударил в дверь с такой силой, что начисто снёс её с петель. Со страшным грохотом она плашмя упала на пол.
На пороге стоял великан. Лицо его почти скрывалось за лохмами длинных нечёсаных волос и косматой бородой, торчащей во все стороны, но сквозь всё это можно было различить мрачно поблёскивающие глаза – как два чёрных жука.
Великан втиснулся в лачугу; чтобы не стукнуться о притолоку, ему пришлось сложиться вдвое. Нагнувшись, он поднял с пола дверь, легко приладил её на место, и звуки бесчинствующего снаружи шторма слегка поутихли. Потом он повернулся и оглядел всю компанию.
Перегнувшись через спинку дивана, он выдернул из рук дяди Вернона ружьё, связал его узлом, как будто оно было резиновое, и отшвырнул в угол.
– В общем, так, Гарри, – продолжал великан, повернувшись к семейству Дурсли спиной, – первым делом – с днём рождения. Я тут кой-чего припас по случаю. Только, кажись, я на него присел малешко, но вкус-то должен быть ничего.
Гарри дрожащими руками раскрыл её. Внутри обнаружился роскошный шоколадный торт, по которому шла надпись "С днём рождения, Гарри", сделанная зелёной глазурью. Гарри поднял глаза на великана. Он хотел поблагодарить его, но слова застряли у него в горле и до рта так и не добрались. Вместо этого он спросил:
Взгляд его упал на скукоженные пакеты из-под хлопьев, валяющиеся на каминной решётке. Он фыркнул и наклонился над камином. Что он там сделал, никто не разобрал, но когда он разогнулся, в камине полыхал огонь. Вся промокшая лачуга заполнилась веселыми отблесками, а Гарри так и пронизало теплом, как будто он с головой погрузился в горячую ванну.
Великан снова присел на диван, прогнувшийся под его весом, и принялся доставать всякую всячину из карманов плаща: медный котелок, расплющенный пакет с сардельками, кочергу, чайник, несколько щербатых кружек; последней появилась бутыль с янтарно-жёлтой жидкостью, к которой он приложился, прежде чем заняться приготовлением чая. Вскоре на всю лачугу пахло шипящими на огне сардельками.
Пока великан трудился, никто не проронил ни слова, но когда с кочерги соскользнула первая порция горячих, сочных, слегка подгоревших сарделек, Дадли не выдержал и завозился в углу. Дядя Вернон сейчас же резко подал голос:
И передал сардельки Гарри, которому с голодухи показалось, что ничего вкуснее он в жизни не едал; но оторвать от великана глаз он всё равно не мог. Наконец, когда стало ясно, что никто ничего объяснять ему не собирается, он сказал:
– Без никаких "Вы", просто Хагрид, – сказал он, – меня все так зовут. Я же говорю, я в Хогвартсе ключником – уж про Хогвартс-то ты, небось, всё и так знаешь.
– Прощения??? – рявкнул Хагрид, обернувшись и вперив тяжёлый взор в мистера и миссис Дурсли, которые отползли подальше в угол. – Как я погляжу, так прощения должны просить эти вот субчики! Я, понятно, допёр, что письма до тебя не доходят, но раздери меня совсем, чтоб ты про Хогвартс не знал – это ж кому такое на ум взбредёт! Тебе что, не любопытно было, где твои родители всему этому делу обучились?
– Уж не хотите ли вы мне сказать, – заворчал он на них, как голодный волк, – что этот парень – этот вот парень! – ничего, НИЧЕГОШЕНЬКИ не знает???
Под испепеляющим взглядом Хагрида увял бы и гораздо более храбрый человек, чем Вернон; когда Хагрид снова заговорил, ярость сквозила в каждом его звуке.
– Так ты ему не сказал? Так и не рассказал ему, что было в том письме, которое Дамблдор для него оставил? Я ведь там был! Я, Дурсли, своими глазами видел, как он его оставлял! И всё это время вы от него скрывали?
– Колдун, ясно дело, – сказал Хагрид, устраиваясь на диване, который застонал и просел ещё ниже, – и должно быть, недурственный, особливо ежели тебя поднатаскать слегонца. С такими родителями, кем же тебе ещё быть? Да, кстати, сдаётся мне, что давно пора бы тебе твоё письмо получить.
И в протянутую руку Гарри лёг вожделенный жёлтый пергаментный
конверт, надписанный изумрудно-зелёными чернилами: "Г. Поттеру, на Полу в
Маленькой Комнате, Лачуга на Скале, Посреди Моря". Он вытянул письмо и прочёл:
Хогвартская школа
(Кавалер ордена Мерлина первой категории, Великий Маг, Верховный
Чародей, Всемогущий Волшебник, член Международной Ассоциации Колдунов)
Настоящим имеем честь уведомить, что Вы приняты в Хогвартскую
школу Чародейства и Волшебства. Прилагаем также список учебников и прочих
необходимых принадлежностей.
В голове у Гарри роились сотни вопросов, сталкиваясь и разрываясь, как ракеты во время салюта, так что он никак не мог сообразить, какой задать первым. Через пару минут он выпалил, запинаясь:
– Ух, горгона гремучая, чуть не забыл! – заволновался Хагрид,
хлопнув себя по лбу с такой силой, какой было бы довольно, чтобы сбить лошадь
с копыт. Из ещё одного кармана он вытащил сову – настоящую, живую сову, слегка
потрёпанную – длинное гусиное перо и свиток пергамента. Высунув от усердия
язык, он накарябал следующее послание, которое Гарри сумел прочесть вверх
ногами:
Дорогой профессор Дамблдор!
Свернув записку в трубочку, Хагрид протянул её сове, которая зажала её в клюве, шагнул к двери и выкинул сову прямо под дождь. Потом вернулся и сел на место - как будто только что сделал телефонный звонок, не более того. Гарри осознал, что у него открыт рот, и поспешно его закрыл.
– О чём это бишь я? – осведомился Хагрид, и тут дядя Вернон, мертвенно бледный, но очень рассерженный, выдвинулся в полукруг света перед камином.
– Мугли, – сказал Хагрид, – это так мы зовём всякий неволшебный сброд, вроде них. И это ж надо было, чтобы тебе пофартило вырасти в семье самых наимуглистых муглей, которых только свет видывал.
– Знали! – внезапно завопила тётя Петуния. – Знали!!! Попробуй тут не знать! Кто же из тебя ещё выйдет, с этой моей чёртовой сестрицей! О да, ей тоже такое письмецо подбросили; она тут же подхватилась и умчалась в эту… эту школу! Заявлялась потом домой каждое лето, карманы полны головастиков, чашки в мышей превращала! Одна я её насквозь видела, уродину эдакую! А отец с матерью – не-ет, Лилечка то, Лилечка сё, как будто ведьма в семье – это гордость какая!
Она остановилась ровно настолько, чтобы сделать глубокий вдох, и продолжала бушевать. Видно было, что она много лет держала в себе то, что теперь рвалось наружу.
– Потом она спуталась с этим Поттером, выскочила за него и они завели тебя. Я-то сразу смекнула, что и ты будешь такой же… такой же… ненормальный, как и они все, и тут – здрасьте пожалуйста! Доигралась, разнесло её в клочья, а тебя нам подкинули!
– АВАРИИ?! – взревел Хагрид, взвившись так, что Дурсли кинулись обратно в угол. – Чтобы какая-то там авария смогла убить Лили и Джеймса Поттеров? Неслыханно! Безобразие! Гарри Поттер – и не знает своей собственной истории, и это притом, что в нашем мире его имя слышал любой младенец!
– Ну уж такого я никак не ожидал, – беспокойно пробасил он. – Ну, откуда ж мне было знать-то? Дамблдор мне говорил, добраться до него непросто будет, говорил он, но чтобы ты настолько ничего не знал… Эх, Гарри, не мне бы тебе всё это разобъяснять… Но кому-то ж надо – иначе тебе в Хогвартсе и делать нечего. Он бросил злобный взгляд на мистера и миссис Дурсли.
– Всё, что сам знаю, всё, значит, тебе и расскажу, так-то оно надёжней будет. Не то, чтобы я всё понимал, конечно, там местами загадки разные, только держись. Он посидел немного, уставившись в огонь, а потом начал:
– Всё пошло, значит, с того… с одного человека, в общем, а звать его… Нет, ну это просто немыслимо, чтоб ты не слыхал его имя! У нас все про него знают!
– Эх, зараза залихватская! Многие его, Гарри, и по сю пору боятся. Ах ты ж, закавыка, заломай меня налево! Ну, был такой колдун, который… плохим стал. Хуже не придумаешь. И ещё хуже того. Звали его…
– Только не проси больше! Ну вот, и колдун этот, лет эдак двадцать тому, начал прислужников себе искать. Нашёл скоренько – которые испугались, которые просто к его силе примазаться хотели, а силища у него тогда была – будь здоров! Мрачные деньки настали, Гарри. Не знаешь, кому верить, с незнакомыми колдунами да ведьмами и не вздумай болтать… Всё он под себя подгребал. Были и такие, что шли против него – так он их убивал. Жестоко. Немного осталось мест, где безопасно было, и Хогвартс среди них. Знать, одного Дамблдора-то Сам-Знаешь-Кто и опасался. Ну, и в школу носа не показывал, до поры до времени. Ну вот, а папа с мамой твои были уж самые отличные колдун и ведьма, каких мне знать довелось. Оба старостами были в своё время, представляешь? С чего Сам-Знаешь-Кто не пытался их прежде к себе зазвать – кто ж его знает… Они, небось, слишком близко к Дамблдору тогда были, на Чёрную-то сторону и не глядели… Может, он их переманить собирался… А может, просто мешались они ему. Да только известно, что заявился он в ту деревню, где вы все жили, в канун Всех Святых [13] , десять лет назад. Тебе всего годик был. Пришёл он к вам домой и… и…
– Извиняйте, – сказал он. – Только – грустная это история… Я ведь знавал их, твоих маму с папой, такие милые люди, заглядение просто… Ну, значит, так. Сам-Знаешь-Кто их убил тогда. А потом – и вот тут самая-то тайна и зарыта – он и тебя хотел убить тоже. Наверно, решил чисто сработать, что ли, а может статься, ему в то время убивать уже полюбилось. Но только не вышло у него ничего. Думал когда-нибудь, как ты заполучил знак-то этот на лбу? Это тебе не шрам никакой. Такое только тогда выходит, когда на тебя мощные злые чары напустят – маму и папу твоих они, видишь ты, свалили, а тебя не одолели, и потому-то ты и знаменит, Гарри. Ведь он если кого решал убить, так они никто не выжили, кроме тебя, то есть; и уж такие сильные из них были ведьмы и колдуны – и Маккинноны, и Боунсы, и Прюэтты – а ты просто ребёночек был, и остался жив.
В голове у Гарри происходило что-то, от чего ему было очень больно. Когда Хагрид подошёл к концу своего рассказа, перед глазами у Гарри снова встала знакомая зелёная вспышка, только видел он её гораздо яснее, чем раньше, и ещё одна деталь вспомнилась ему, впервые в жизни – холодный, жестокий, стеклянный смех. Хагрид печально смотрел на него.
Дядя Вернон явно осмелел. Он с ненавистью глядел на Хагрида, и кулаки у него были сжаты.
– Слушай внимательно, мальчишка, – зарычал он, – положим, что-то странное в тебе есть, но ничего такого, что хорошая трёпка не поправит… А что касается твоих родителей, то всем известно, что они были с приветом, и туда им и дорожка, я считаю… На что набивались, то и получили – путаться со всякими колдунами, скажите на милость… Я ничего другого и не ожидал, я всегда знал, что они плохо кончат…
В то же мгновение Хагрид взметнулся с дивана и выхватил из-под плаща видавший виды розовый зонтик. Уткнув его в грудь дяди Вернона наподобие шпаги, он произнёс:
Поставленный перед угрозой быть насквозь проколотым зонтиком бородатого великана, дядя Вернон снова начисто утерял былую храбрость; он отступил к стене и замолк.
– Так-то лучше, – тяжело дыша, сказал Хагрид и снова сел на диван, который на этот раз провалился под ним до самого пола.
– Вот уж вопрос, так вопрос, Гарри. Исчез. В ту же самую ночь, как хотел тебя убить. Оттого-то ты ещё больше знаменитый. Самая большая в этом загадка, понимаешь… Он ведь набирал силу, всё крепче и крепче – с чего ему вдруг уходить? Кое-кто говорит, будто он умер. Брехня собачья, я так скажу. В нём, чтобы умереть, уже недостаточно человеческого было. Другие говорят, что он как бы затаился. Пережидает, значит. Да только непохоже, вот что. Те, кто за него были, все обратно к нам перешли. Некоторые прям как очнулись. Вот и посуди сам: ежели бы он всё ещё был поблизости – как бы у них это вышло? По большей части все думают, что и взаправду он жив ещё, вот только силы в нём не осталось. Слаб он стал, понимаешь. Чтой-то в тебе его доконало. Как-то оно всё так в ту ночь повернулось, как он и не гадал. Мне-то откуда знать, да и никто толком не знает, но чем-то ты его там оглоушил всерьёз, уж будь покоен.
В глазах Хагрида, устремлённых на Гарри, светились теплота и уважение, но гордится этим или радоваться этому Гарри мешало чувство, что произошла какая-то чудовищная ошибка. Он – и вдруг колдун? Не может быть. Дадли его всю жизнь преследовал, тётя Петуния и дядя Вернон запугивали; если бы он и в самом деле был колдуном, он бы давно превратил их в склизких жаб, как только они вздумали бы запереть его в чулане. Как он мог победить самого могущественного колдуна на свете, если Дадли мог пинать его, как мячик, в любое время дня и ночи?
– Ах, не колдун, значит? Ну-ну. Припомни-ка, не случалось ли тебе что-нибудь эдакое сотворить, если тебя хорошенько разозлить или напугать?
И действительно, если разобраться… Все те странности, которые так бесили его дядю с тётей, случались и в самом деле тогда, когда он сердился или боялся… вот гналась за ним шайка Дадли, а он оказался от них далеко… потом он всю ночь переживал про эту глупую стрижку, и волосы выросли заново… и в последний раз, когда Дадли его ударил, он же ему отомстил, сам того не осознавая! Он же напустил на него боа констриктора!
– Я же, кажется, уже сказал, что никуда он не поедет, – зашипел он. – На следующий год он идёт в районную среднюю школу, и пусть ещё спасибо скажет! Читал я эти письма – ему, видите ли, всякая ерунда нужна, книги с заклинаниями, волшебные палочки…
– Если он захочет, так ни один мугль, даже такой жирный, как ты, его не остановит, – прорычал в ответ Хагрид. – Не пустить сына Лили и Джеймса Поттеров в Хогвартс! Совсем с ума спрыгнул! Да он в списках с рождения. Будет учиться в самой что ни на есть лучшей школе чародейства и волшебства. Через семь лет сам себя не узнает! Будет там жить с такими же ребятами, да под началом самого чудного директора за всю историю Хогвартса, Альбуса Дам…
Он со свистом опустил зонтик и указал им на Дадли. Что-то сверкнуло лиловым, хлопнуло, взвизгнуло, и Дадли завертелся на месте, прикрывая руками свой толстый зад и воя от боли. Когда он повернулся спиной, стало видно, что сквозь дыру в штанах проглядывает маленький поросячий хвостик крючком.
Дядя Вернон взревел белугой, утянул Дадли и тётю Петунию в другую комнату и захлопнул за собой дверь, бросив на Хагрида прощальный, полный ужаса взгляд. Хагрид смотрел на зонтик, поглаживая бороду.
– Не стоило, конечно, так распаляться, – сказал он удручённо, – да и не вышло всё одно. Я его в свинью хотел обратить, да он, стало быть, и так порядочной свиньей был, ну, я и не рассчитал.
– Если ты там в Хогвартсе не особо про это дело станешь распространяться, буду весьма обязан, – сказал он. – Честно говоря, колдовать-то мне не разрешается. Чуть-чуть только можно было, чтобы до тебя добраться, письмо тебе отдать и вообще… Я отчасти потому-то так этому заданию и радовался…
– Ну, в общем… Я тоже учился в Хогвартсе, было дело, да вот… исключили меня, по правде сказать. На третьем годе. Ну, и палочку пополам, как водится… А Дамблдор, он меня егерем и оставил. Что за человек, Дамблдор-то… Да.
– Поздно уже, а у нас дел назавтра – тьма, – громко сказал Хагрид. – В город надо, книжки покупать и остальное всякое.
– Ты под этим покемарь, – сказал он. – Ежели шевелиться начнёт, так ты не пугайся. У меня там, кажется, семейка сонь в одном кармане поселилась.
[11] Rubeus по-латыни означает "красный", и часто бывает довеском (или определением) к имени, если его носитель рыжеволосый. Однако волосы у Хагрида - чёрные, поэтому см. комментарий 28 для более правдоподобного объяснения, почему Роулинг его так назвала. Hagrid является сокращением от hagridden – мучимый сомнениями, неуверенный в себе.
[12] Если переставить слоги английского названия (Hogwarts), то получится слово warthog, то есть африканский дикий кабан (бородавочник).
[13] All Hallows' Eve, или Hallowe'en, 31 октября, день, связанный в народных поверьях с мистическими событиями; приблизительный аналог ночи на Ивана Купалу. Ведёт своё начало от кельтских легенд, согласно которым в этот день души всех умерших за предыдущий год выходят в поисках успокоения, которое обретают в полночь, когда начинается день Всех Святых.