– Я, – спокойно подтвердил он. – Мне было даже интересно, встречу ли я здесь тебя, Поттер.

– Север? – расхохотался Квиррел, но не своим дребезжащим тенорком, а жёстким, холодным смешком. – Да, верно, вид у него и в самом деле подходящий. Вечно шныряет вокруг, как раздувшаяся летучая мышь – очень полезно держать такого поблизости. Рядом с ним – кому придёт в голову подозревать б-б-бедного з-заику К-к-квиррела, не так ли?

– Да нет же. Это я пытался тебя убить. Твоя подружка, мисс Грейнджер, неосторожно толкнула меня, когда спешила поджечь Снейпа на том матче. Мне пришлось прервать взгляд, направленный на тебя. Весьма не вовремя, надо заметить – ещё несколько секунд, и я сбил бы тебя с этого помела. Я бы сделал это и раньше, если бы Снейп всё время не бормотал противосглаз, желая тебя спасти.

– Разумеется, – холодно сказал Квиррел. – Зачем бы ему ещё понадобилось судить следующую игру? Он просто хотел лично проследить, что я буду вести себя пристойно. Просто смех… Незачем было ему так волноваться. При Дамблдоре я всё равно не решился бы. Зато все остальные учителя были уверены, что он просто подыгрывает Слизерину. Особенно много друзей он себе таким образом не приобрёл… Да и напрасно старался – после всех его трудов я всё равно убью тебя. Сегодня, этой ночью.

Квиррел щёлкнул пальцами. Откуда ни возьмись появились верёвки и спутали Гарри по рукам и ногам.

– Ты, Поттер, слишком любопытен, чтобы оставаться в живых. Гуляют по школе в канун Всех Святых – откуда же мне было знать, что вы там задумали? Я даже боялся, не видели ли вы, как я ходил смотреть, кто охраняет камень.

– Ну конечно. С троллями у меня всегда всё было в порядке. Видел, что я сделал с тем, который валяется в двух комнатах отсюда? Однако к моему сожалению, пока все остальные носились туда-сюда, пытаясь его найти, Снейп направился прямо на третий этаж. Вероятно, он уже тогда что-то заподозрил, и решил меня обойти. Мало того, что мой тролль не прикончил вашу компанию – это трёхголовая уродина к тому же не откусила Снейпу ногу как следует. Полежи-ка теперь тихо, Поттер. Мне нужно разобраться, как действует это преинтересное зеркало.

Только теперь Гарри обратил внимание на то, что стояло за спиной Квиррела. Это было зеркало Эйналеж.

– Зеркало – несомненно, ключ к камню, – бормотал Квиррел, постукивая по раме то там, то здесь. – Ох уж этот Дамблдор, вечно выдумает что-нибудь подобное… Впрочем, он в Лондоне. К тому времени, как он вернётся, меня уже и след простынет…

Единственное, что пришло Гарри в голову – это занимать Квиррела разговорами, чтобы помешать ему сосредоточиться на зеркале.

– Да, – сказал Квиррел рассеянно, обходя зеркало и разглядывая его сзади. – Он меня тогда уже вычислил. Всё хотел узнать, насколько я продвинулся. Вообще он меня с самого начала подозревал. Даже пробовал меня запугать – как будто я стану его бояться, когда сам Лорд Вольдеморт на моей стороне…

Гарри попытался ослабить верёвки, но тщетно – они держали крепко. Во что бы то ни стало он должен был отвлекать внимание Квиррела от зеркала.

– Без всякого сомнения, – небрежно бросил Квиррел, – и ещё как. Он учился в одном классе с твоим отцом, ты разве не знал? Они друг друга не терпели. Но мёртвым тебя ему видеть вовсе не хотелось.

– Временами, – сказал он, – мне бывает нелегко исполнять приказы моего повелителя. Он – великий маг, а я слаб…

– О, он со мной везде, куда бы я ни шёл, – ровно ответил Квиррел. – Я встретил его в моих странствиях по свету. Я был тогда наивным, сентиментальным, неопытным юнцом, с головой, набитой абсурдными понятиями о добре и зле. Лорд Вольдеморт указал мне, как я ошибался. Ибо нет ни добра, ни зла – есть только власть, и есть те, у кого недостаточно сил, чтобы искать её… С той поры я верно служу ему, хотя мне случалось его подводить – и не единожды. Поэтому ему приходится весьма твёрдо обходиться со мной.

– Он не прощает, не забывает оплошностей. Когда мне не удалось выкрасть камень из Гринготта, он был чрезвычайно… огорчён. Он наказал меня тогда… И решил, что будет следить за мной внимательнее…

Голос Квиррела перешёл на шёпот и затих. Гарри живо вспомнил свой визит в Пендикулярный переулок. Как он мог не догадаться? Ведь он же видел Квиррела в тот день, пожимал ему руку в "Дырявом котле"…

"Чего я сейчас хочу больше всего на свете? – думал он. – Найти камень раньше Квиррела. Значит, если я посмотрюсь в зеркало, я увижу, как я его нахожу. А это значит – я увижу, где он спрятан! Но как поглядеть в него так, чтобы Квиррел не догадался?"

Он попытался незаметно перебраться чуть-чуть влево, чтобы оказаться перед зеркалом, но верёвки слишком сильно держали его ноги; он споткнулся и упал.

Квиррел стоял теперь очень близко. Гарри снова почувствовал странный запах, исходящий из его тюрбана. Он закрыл глаза, встал перед зеркалом и опять открыл их.

В зеркале было его отражение. Сначала оно выглядело бледным и испуганным, но спустя несколько мгновений оно улыбнулось. Отражение сунуло руку в карман и вытащило кроваво-красный камень ^[52] . Потом оно подмигнуло и положило камень обратно в карман – и как только оно это сделало, Гарри почувствовал, как в его собственный карман упало что-то тяжёлое. Каким-то образом – чудесным, невероятным образом – он достал камень.

– Я вижу, как Дамблдор пожимает мне руку, – выдумал он на ходу. – Я… Из-за меня Грифиндор выиграл кубок школы.

Гарри отошёл в сторону, при каждом шаге ощущая, как камень прижимается к его ноге. Может быть, ему удастся убежать?

Но не успел он пройти и пяти шагов, как высокий голос заговорил снова, хотя губы Квиррела при этом не двигались.

Гарри прирос к месту, как опутанный чёртовым силком. Ему не повиновался ни единый мускул. В ужасе он смотрел, как Квиррел поднял руки и принялся разматывать свой тюрбан. Что он задумал? Тюрбан упал на пол складками материи. Без него голова Квиррела казалась неприятно маленькой. Потом Квиррел медленно развернулся на месте.

Если бы голос слушался Гарри, он бы непременно закричал. На том месте, где у Квиррела должен был быть затылок, находилось ещё одно лицо – самое ужасное из всех, какие Гарри доводилось видеть. Оно было бледным до меловой белизны, с пронзительными красными глазами и прорезями вместо ноздрей, как у змеи.

– Видишь, что стало со мной? – продолжало лицо. – Я всего лишь тень, сгусток пара… Только в чужом теле я обретаю форму… Впрочем, желающих разделить со мной ум и сердце всегда находилось предостаточно… Кровь единорога подкрепила меня за эти последние недели… Ты видел, как мой верный Квиррел пил её – для меня – в лесу… А когда я получу эликсир жизни, я смогу создать себе своё собственное, новое тело… Ну… Отдай же мне камень – он лежит у тебя в кармане…

– Не упрямься, – зарычало лицо. – Присоединяйся ко мне, и я подарю тебе твою жизнь… Иначе ты разделишь судьбу со своими родителями.. Они умерли, умоляя меня пощадить их…

Квиррел пятился за ним, не поворачиваясь – так, чтобы Вольдеморт мог видеть Гарри. Злобное лицо теперь усмехалось.

– Ах, как трогательно… – прошипело оно. – Я всегда ценил смелость … Да, мальчишка, ты прав – твои родители были смелыми… Сначала я убил твоего отца, он храбро защищался… Но твоя мать – ей незачем было умирать… Она пыталась спасти тебя… Давай сюда камень – если не хочешь, чтобы её смерть была напрасной.

Гарри бросился к двери, закрытой чёрным пламенем, но Вольдеморт заверещал: "Держи его!", и в следующее мгновение Гарри почувствовал, что рука Квиррела сжалась на его запястье. Тотчас же острая боль пронзила его лоб, как игла; казалось, его голова сейчас расколется надвое. Он закричал, изо всех сил стараясь оттолкнуть Квиррела, и, к его удивлению, тот его отпустил. Боль в голове немного утихла. Гарри безумными глазами обвёл комнату в поисках Квиррела и обнаружил его на полу, скорчившимся от боли – он в ужасе глядел на свои пальцы, покрывающиеся волдырями, как от ожога.

– Держи! Хватай его! – закричал Вольдеморт снова, и Квиррел бросился Гарри под ноги, сбив его на пол. Квиррел упал сверху и сцепил руки у Гарри на горле. Боль в шраме была невыносимая – но вместе с тем Гарри увидел, что и Квиррел взвыл от муки.

Квиррел, продолжая своим весом прижимать Гарри к земле, выпрямился и отпустил его шею, изумлённо уставившись на свои ладони. Гарри заметил, что они выглядели красными и блестящими – словно опалёнными.

Квиррел поднял руку, готовясь произнести смертельное заклинание, но Гарри, повинуясь скорее инстинкту, привстал и вцепился в его лицо.

Квиррел скатился на пол. Теперь и лицо его тоже пылало, и тут Гарри понял - Квиррел не мог коснуться его незащищённой кожи, это приносило ему ужасные мучения. Значит, единственным спасением было не отпускать Квиррела, не давать ему довершить своё колдовство.

Гарри вскочил и ухватил Квиррела за руку так крепко, как только мог. Квиррел заорал и попытался стряхнуть Гарри. Боль у Гарри в голове всё нарастала… Она ослепляла его… Он слышал страшный крик Квиррела… Вольдеморт визгливо требовал: "Убей его! Убей его!!!"… И ещё какие-то другие голоса, они звали его: "Гарри! Гарри!"… Нет, должно быть, это ему почудилось…

Он почувствовал, что Квиррел сумел освободить свою руку и понял, что всё кончено. Он упал, и продолжал падать в бездонную чёрную глубину… Всё дальше… Дальше…

Прямо над ним блестело что-то золотое. Это щелчок! Он попытался схватить его, но его руки оказались слишком тяжёлыми.

Гарри сглотнул и огляделся. До него дошло, что он, должно быть, в школьной больнице. Он лежал в постели, под белой льняной простынёй, а рядом с кроватью стоял столик, на котором было навалено достаточно разных сладостей для того, чтобы открыть свою собственную кондитерскую.

– Знаки внимания от твоих друзей и почитателей, – объяснил Дамблдор, сияя. – То, что произошло между тобой и Квиррелом в подземелье – полнейшая тайна, а потому, вполне естественно, об этом знает вся школа. Мне сообщили, что твои друзья, господа Фред и Джордж Уизли, взяли на себя ответственность за попытку передать тебе сиденье от туалета. Не сомневаюсь, что они полагали таким образом тебя позабавить. Однако мадам Помфри решила, что это нарушило бы правила гигиены, и настояла, чтобы оно было изъято.

– Три дня. Рональд Уизли и мисс Грейнджер будут весьма рады узнать, что ты наконец очнулся. Они были серьёзно обеспокоены.

– Да, тебя с толку, как видно, не сбить. Ну что ж, камень. Профессору Квиррелу так и не удалось отобрать его у тебя. Я прибыл как раз вовремя, чтобы предотвратить это, хотя нельзя не отметить, что ты отлично справлялся и без меня.

– Вероятнее всего, мы разминулись в пути. Не успел я достичь Лондона, как мне стало ясно, что более всего моё присутствие требовалось именно там, откуда я только что отбыл. И вот – я появился как раз для того, чтобы оттащить Квиррела…

– Не от камня, дорогой мой – от тебя. Твои старания дорого тебе стоили. Признаюсь, на одно жуткое мгновение мне показалось, что всё потеряно. Что касается камня, то он уничтожен.

– А, так ты и про Флямеля знаешь? – сказал Дамблдор удивительно довольным тоном.– Значит, у вас и в самом деле всё было схвачено! Мы с Николя очень мило переговорили, и пришли к общему мнению: что ни делается, всё к лучшему.

– У них запасено достаточно эликсира, чтобы привести в порядок остающиеся дела - но ты прав, затем они действительно умрут.

– Я могу понять, что такому молодому человеку, как ты, это может показаться невероятным, но для Николя и Перенеллы происходящее можно сравнить с ожидающей их в конце долгого, очень долгого дня постелью. В конце концов, смерть – это всего лишь следующее большое приключение, и для того, чтобы это понять, нужно только тщательно организовать свой ум. Если честно, камень – не такое уж благословение. Деньги и жизнь, и того, и другого – столько, сколько захочешь! Несомненно, многие люди ценили бы подобный дар превыше всего. Только вот беда в том, что люди вообще склонны стремиться в точности к тому, что для них наименее полезно.

Гарри сидел, не в силах вымолвить ни слова. Дамблдор глядел в потолок, улыбаясь и что-то тихонько мурлыча себе под нос.

– Сэр? – позвал Гарри. – Я вот о чём думаю… Я понимаю, что камня больше нет, но ведь Воль… Сами-Знаете-Кто, он же всё равно…

– Зови его Вольдеморт, Гарри. Всегда старайся называть вещи своими именами. Страх перед названием только увеличивает страх перед явлением.

– Да, сэр. Так вот, Вольдеморт – он теперь будет искать какой-нибудь другой способ вернуться, ведь правда? То есть, я хочу сказать – он всё равно не умер, да?

– Да, Гарри. Он всё ещё обретается где-то, возможно, даже присматривает себе очередное тело, хозяин которого был бы не прочь с ним поделиться… Поскольку он, строго говоря, не жив, полностью убить его тоже нельзя. Покинув Квиррела, он бросил его умирать; со своими сторонниками он обращается так же безжалостно, как и с врагами. И всё-таки, Гарри, несмотря на то, что ты, вероятно, лишь задержал его приход к власти, но всё, что понадобится нам в следующий раз – это ещё кто-нибудь, кто возьмётся защищать заранее проигранные позиции. И если Вольдеморт будет задержан вновь, и ещё раз – что ж, его час может никогда не настать.

Гарри обнаружил, что всё это время он сосредоточенно кивал головой, и перестал - голова у него была готова опять разболеться. Потом он сказал:

– Простите меня, сэр, но мне бы хотелось кое-что у вас спросить, если можно… Я бы хотел узнать правду о некоторых вещах…

– Правду, – вздохнул Дамблдор. – Правда прекрасна, но она и опасна, и потому обращаться с ней надо осторожно. Тем не менее, я отвечу на твои вопросы – за исключением тех, на которые у меня есть веские причины тебе не отвечать, в каковом случае я заранее прошу твоего прощения. Разумеется, обманывать тебя я не стану ни при каких обстоятельствах.

– Во-первых, вот что… Вольдеморт сказал, что он убил мою маму только потому, что она пыталась помешать ему убить меня. Но… А почему ему вообще нужно было меня убивать?

– Увы. Первый же вопрос – и я не могу дать тебе на него ответа. По крайней мере, сегодня. Сейчас. Когда-нибудь ты узнаешь… но пока пусть этот вопрос не мучает тебя, Гарри. Когда ты станешь постарше… Да, да, я знаю, что ты терпеть не можешь слышать подобные слова, но всё же – ты узнаешь, когда придёт время.

– Твоя мать погибла, спасая тебя. Некоторых вещей Вольдеморту никогда не постичь, и одна из них – это любовь. Он не догадывался, что любовь, такая сильная, как любовь твоей матери к тебе, оставляет свой собственный след. Не шрам – нет, этот след невидим… Даже когда человек, любивший тебя столь глубоко, больше не стоит рядом с тобою – любовь всё равно обволакивает, предохраняет тебя. Квиррел, разделивший свою душу с Вольдемортом, был полон ненависти, жадности и ярости, и потому не мог прикоснуться к тебе. Дотронуться до человека, навсегда отмеченного добром и чистотой, было для него настоящей мукой.

Дамблдор вдруг очень заинтересовался птицей, севшей на подоконник, и дал таким образом Гарри возможность утереть простынёй слёзы. Когда его голос снова согласился его слушаться, Гарри спросил:

– Ах, это. Случилось так, что твой отец оставил её в моём распоряжении, и я подумал, что тебе она могла бы понравиться.

– Ну да… Так вот, Квиррел сказал, что он меня ненавидит, потому что он ненавидел моего отца. Это правда?

– Ну, скажем так – они друг друга не очень жаловали. К примеру, как ты и господин Малфой. А потом твой отец сделал нечто, чего Снейп так и не смог ему простить.

– Да… – сказал Дамблдор мечтательно. – Удивительно иногда работает у людей голова, ты не находишь? Для профессора Снейпа оставаться у твоего отца в долгу было просто невыносимо… Я убеждён, что весь этот год он неустанно трудился, оберегая тебя от опасности, потому что полагал, что таким образом рассчитается наконец с твоим отцом, и сможет тогда спокойно вернуться к своей привычной тихой ненависти…

– А, наконец-то. Я рад, что ты меня об этом спросил. Скажу без ложной скромности – это была одна из самых блестящих идей, которые когда-либо посещали мою голову. Понимаешь ли, только тот, кто хотел найти камень – найти его, но не воспользоваться им – только он мог бы получить его. Иначе всё, что зеркало показывало бы ему – это как он делает груды золота, или пьёт эликсир бессмертия. Я иногда сам себя удивляю… Ну-с, довольно вопросов. Я считаю, что тебе пора приняться за сладости. Ах! Мармеладки Берти Боттс – на любой вкус! Помнится, в юности мне неудачно подвернулась одна вкуса рвоты, и я боюсь, что с тех пор я к ним как-то охладел. Однако с маленькой кругленькой ириской не ошибёшься, верно?

Он улыбнулся и бросил в рот мармеладку золотисто-коричневого цвета. Потом скорчил ужасающую гримасу, выплюнул ее и сказал:

Гермиона уже приготовилась было снова закинуть вокруг него руки; Гарри обрадовался, что она сдержалась – голова у него всё же ещё болела.

Это был один из тех редких случаев, когда правда ещё страннее и увлекательнее, чем слухи и домыслы. Гарри постарался ничего не забыть: Квиррел, зеркало, камень – и Вольдеморт. Рон и Гермиона были благодарными слушателями – они ахали в нужных местах, а когда Гарри дошёл до того, как Квиррел открыл, что было у него под тюрбаном, Гермиона громко вскрикнула.

– Значит, камня больше нет? – спросил Рон, когда история закончилась. – Флямелю ничего не остаётся, как лечь и умереть?

– Вот и я так же Дамблдору сказал, а он говорит… Как это он выразился? Для тщательно организованного ума смерть – это следующее большое приключение.

– Да мы-то выбрались, – сказала Гермиона. – Я привела Рона в чувство – хотя это и заняло довольно много времени – а потом мы как раз собирались в совятню, Дамблдору послание отправлять, а он тут как тут, встретил нас в прихожей зале. Он уже знал – только спросил: "Гарри последовал за ним, верно?", и побежал на третий этаж.

– А вдруг Дамблдор всё так и задумал, что с тобой вышло, а? – поинтересовался Рон. – И накидку тебе специально прислал, и всё остальное?

– Ну, знаешь, – не выдержала Гермиона, – если так… Ты же чуть не погиб! То есть, я хочу сказать – тогда это нехорошо с его стороны.

– И вовсе нет, – сказал Гарри серьёзно. – Дамблдор, он странный. Я так думаю, он решил меня испытать. Дать мне возможность себя проявить. Я уверен, что он всё-всё знает, что тут делается. И знаете что – мне сдаётся, что он прекрасно себе догадался, что мы всё равно туда полезем. И вместо того, чтобы нас останавливать, он нам помог – научил, что надо делать, только не напрямую. Не может быть, чтобы я случайно наткнулся на зеркало и узнал, как оно действует. Похоже, он считает, что за мной есть какое-то право противостоять Вольдеморту, если я, конечно, к этому готов…

– Ну точно, спятил. И никаких сомнений, – гордо сказал Рон. – Слушай, ты обязательно должен к завтрашнему вечеру оклематься – банкет в честь окончания учебного года. Очки уже подсчитали, Слизерин, естественно, снова выиграл. Ты пропустил последний квиддичный матч, а без тебя Равенкло нас просто с землёй сравнял. Ну, хоть поедим порядочно.

– Я хотел бы пойти на банкет, – сказал он мадам Помфри, глядя, как она наводит порядок среди его коробок с конфетами. – Мне ведь разрешается?

– Профессор Дамблдор распорядился тебя отпустить, – сказала она, сердито сопя, словно по её мнению, профессор Дамблдор понятия не имел о тех опасностях, которые подстерегают учеников на банкетах. – Да, и к тебе ещё один посетитель.

На этих словах в дверь бочком протиснулся Хагрид. Как обычно, когда Хагрид входил в помещение, он казался больше, чем было позволено. Он сел рядом с Гарри, взглянул на него украдкой и разрыдался.

– Это всё… я виноват… ах, чёртова перечница! – всхлипывал он. – Я этому прыщу злобному рассказал, как Пушистика обойти! Я! Одного только этого он и не знал - а я ему сказал! А ты чуть не умер там! И за что?! За поганое драконово яйцо! Да я в рот больше ни капли! Гнать меня надо в три шеи, вот что! Разжаловать, и отправить к муглям!

– Хагрид! – сказал Гарри, ошеломлённо глядя, как плечи Хагрида вздрагивают от горя и стыда, а из глаз катятся огромные слёзы. – Хагрид, не надо – он всё равно узнал бы, это же не кто-нибудь, а Вольдеморт, в конце концов. Правда, он бы узнал, даже если бы ты ничего и не говорил.

– Воль-де-морт!!! – проскандировал Гарри, так поразив этим Хагрида, что тот перестал реветь. – Я его видел, и я буду называть его по имени. Хагрид, успокойся – мы спасли камень, его больше нет, Вольдеморт не сможет его использовать. Возьми… ну, хоть шоколадную жабу. У меня их вон сколько.

– Только не бутерброд с бельчатиной, – озабоченно сказал Гарри, и Хагрид не удержался от слабой улыбки.

И он протянул Гарри ладную книжицу в кожаном переплёте. Гарри открыл её. Это оказался альбом с колдовскими фотографиями. С каждой страницы его отец и мать улыбались и махали ему.

– Я сов разослал всем ихним приятелям, которые со школы ещё, попросил фотки прислать… Я же знаю, что у тебя нет ни одной… Ну, что, нравится?

К праздничному ужину в тот вечер Гарри спускался в одиночестве. Его задержала мадам Помфри – она всё хлопотала, настаивала на том, чтобы осмотреть его ещё один, последний раз, так что к тому времени, как он подошёл к Большому Залу, там было уже полно народу. Зал был убран в зелень и серебро – цвета Слизерина, в ознаменование их очередной победы в кубке школы, седьмой год подряд. За Верховным Столом висело огромное, во всю стену, знамя с изображением Слизеринского змея.

Когда он вошёл, шум в зале неожиданно замер на мгновение, а потом все сразу стали говорить очень громко. Гарри проскользнул на своё место между Роном и Гермионой за столом Грифиндора; он изо всех сил старался не обращать внимания, что некоторые специально встают, чтобы посмотреть на него.

– Ну, вот и ещё один год позади! – радостно объявил Дамблдор. – Прошу меня извинить, я слегка обеспокою ваши уши стариковской болтовнёй, прежде чем мы все порадуем свои рты изысканным ужином. Что за год нам выдался! Надеюсь, что головы у вас за это время кое-чем наполнились… Теперь у вас в запасе целое лето, за которое вы, несомненно, снова приведёте их в прежнее блаженно-пустое состояние, и будете таким образом готовы к следующему учебному году… Так, насколько я понимаю, тут имеется кубок, который положено вручить. Очки распределились следующим образом: на четвёртом месте – Грифиндор, триста двенадцать очков; на третьем – Хафлпаф, триста пятьдесят два; Равенкло набрал четыреста двадцать шесть, и, наконец, Слизерин – четыреста семьдесят два.

Со стороны Слизеринского стола раздались одобрительные крики и топот ног. Гарри смотрел, как Драко Малфой колотит по столу своим кубком. Зрелище было тошнотворное.

– Да, Слизерин выступил превосходно, – сказал Дамблдор. – Однако мы должны принять во внимание недавние события.

– Хм, – сказал Дамблдор. – На мне лежит обязанность раздать некоторое количество очков, которые были решены в последнюю минуту. Куда они тут запропастились… Ага, вот. Итак… Во-первых, господин Рональд Уизли…

Рон не просто покраснел – лицо его приобрело пунцовый оттенок. Он стал похож на обгоревший на солнце редис.

-… за самую блестящую партию в шахматы, которую Хогвартсу довелось видеть за много лет, я награждаю Грифиндорский колледж пятьюдесятью очками.

Радостные крики Грифиндора ударили в зачарованный потолок, отчего он, казалось, словно приподнялся, а звёзды на нём задрожали. Перси гордо объяснял остальным префектам:

– Далее – мисс Гермиона Грейнджер. За бесстрашное применение холодной логики меж двумя огнями, я награждаю Грифиндорский колледж пятьюдесятью очками.

Гермиона уткнулась лицом в ладони. У Гарри было серьёзное подозрение, что она расплакалась. За столом Грифиндора началось ликование – сто очков!

– Господин Поттер, – сказал Дамблдор. Все замерли. – За неизменное присутствие духа и исключительную храбрость, я награждаю Грифиндорский колледж шестьюдесятью очками.

Поднялся оглушающий переполох. Те, у кого было в порядке с математикой, надрывались до хрипоты, стараясь перекричать друг друга и сообщить, что у Грифиндора, как и у Слизерина, было теперь ровно четыреста семьдесят два очка. Они сравнялись, в соревновании за кубок была ничья. Ну что Дамблдору стоило накинуть Гарри ещё хотя бы одно очко!

– Смелость бывает разная, – сказал Дамблдор, улыбаясь. – Чтобы встать навстречу нашим врагам, несомненно, храбрость требуется немалая. Однако ничуть не менее смел тот, кто решается противостоять своим друзьям. А посему, я награждаю десятью очками господина Невиля Лонгботтома.

Если бы за окнами Большого зала в этот момент кто-нибудь находился, то у него не было бы никакого сомнения, что внутри что-то взорвалось – таким невероятным шумом встретили это объявление за столом Грифиндора. Гарри, Рон и Гермиона вскочили и кричали от радости вместе со всеми. Невиль, бледный от волнения, исчез под грудой учеников, желающих его обнять и поздравить. За весь год он не принёс Грифиндору ни единого очка. Гарри, продолжая радостно вопить, толкнул Рона в бок и указал на Малфоя. Тот выглядел более оглушённым, чем если бы кто-нибудь применил к нему телотвердение.

– А это означает, – объявил Дамблдор, перекрывая овации (даже Хафлпаф и Равенкло праздновали падение Слизерина), – что нам пора слегка сменить обстановку.

Он хлопнул в ладоши. Сейчас же зелёные ленты сменились алыми, а серебро обратилось в золото. Громадный Слизеринский змей исчез; вместо него теперь возвышался царственный лев Грифиндора. Снейп, с жуткой, вымученной улыбкой на лице пожимал руку профессору Макгонагелл. Он встретился взглядом с Гарри, и Гарри в ту же секунду понял, что те чувства, которые питал к нему Снейп, не изменились ни на йоту. Но Гарри это не огорчило. Ему казалось, что в следующем году жизнь его будет снова радостной, всё придёт в норму – настолько, насколько это вообще в Хогвартсе возможно.

Это был самый счастливый вечер в его жизни. Так хорошо ему ещё никогда не было - ни после победы в квиддич, ни во время рождественских каникул, ни когда они одолели горного тролля… Этот вечер он будет помнить всегда.

Гарри совсем позабыл, что им ещё предстояло получить отметки за экзамены, но отметки и в самом деле были вскорости объявлены. К своему великому удивлению, Гарри и Рон обнаружили, что они сдали очень прилично. Гермиона, конечно же, получила лучшие оценки из всех первоклассников. Даже Невиль каким-то чудом проскочил – высший балл по травоведению помог оттенить безобразное выступление на зельях. Они надеялись, что Гойл, который своей глупостью едва ли не превосходил свою злобу, наконец завалится, но и он был переведён на следующий год. Жаль, конечно, но как философски заметил Рон, всё сразу было бы даже скучно.

И вот уже их шкафы опустели, а сундуки наполнились; жаба Невиля нашлась – она пряталась в туалете, в самом тёмном углу; им раздали памятки, в которых предупреждалось, что на каникулах колдовство использовать воспрещается ("Я каждый раз надеюсь, что про них как-нибудь забудут", – грустно объявил Фред Уизли). Вот Хагрид торжественно провожает их к флотилии лодочек, которые переносят их через озеро; вот они садятся в Хогвартский экспресс; болтают и хохочут, наблюдая, как пейзаж за окном становится всё менее диким и всё более ухоженным; грызут мармеладки Берти Боттс, проносясь мимо муглевых деревушек; снимают свои колдовские мантии и переодеваются в брюки и курточки; прибывают на платформу девять и три четверти вокзала Кингс Кросс.

Прошло немало времени, прежде чем все они сошли с платформы и вышли на вокзал. У турникета стоял пожилой контролёр, который пропускал их через ворота по двое и по трое, чтобы не так привлекать внимание муглей – представьте, если бы вдруг из чугунной решётки разом вывалилась целая толпа!

Лицо у дяди Вернона было по-прежнему багровым и усатым, и по-прежнему носило выражение плохо скрываемой ярости. Подумать только, какая наглость – на вокзале полно народу, а этот мальчишка стоит тут как ни в чём ни бывало с совой подмышкой! Чуть поодаль виднелись тётя Петуния и Дадли. Казалось, сам вид Гарри наводил на них страх.

– Значит, э-э-э… Счастливо тебе провести каникулы, – сказала Гермиона, неуверенно глядя вслед дяде Вернону. Похоже, для неё было новостью, что на свете встречаются настолько неприятные люди.

– И не сомневайтесь, – сказал Гарри, и они с удивлением обнаружили, как по его лицу расплывается радостная ухмылка. – Они-то не знают, что мне дома колдовать нельзя. Этим летом мы с Дадли повеселимся на славу…