Приближалось рождество. Однажды утром в середине декабря обитатели Хогвартса обнаружили, проснувшись, что вокруг навалило выше пояса снега. Озеро замёрзло; близнецам Уизли досталось за то, что они слепили и зачаровали несколько снежков так, что те гонялись за Квиррелом, а догнав, отскакивали от его тюрбана. Тех немногих сов, которые решались в пургу доставлять почту, Хагриду приходилось потом отхаживать, прежде чем они снова могли летать.

Все с нетерпением ждали наступления праздников. В общей комнате Грифиндора и в Большом Зале всегда жарко топились камины, но в коридорах пробирало сквозняком, и холодный ветер гремел заледеневшими стёклами в кабинетах. Хуже всего было на уроках профессора Снейпа, внизу, в подземелье – дыхание стояло столбом морозного пара, и ребята жались поближе к своим кипящим котлам.

– Мне искренне жаль, – сказал Драко Малфой на одном из уроков зелий, – всех тех бедняжечек, которым придётся остаться на Рождество в Хогвартсе, потому что домой их никто не звал.

Говоря это, он смотрел прямо на Гарри. Краббе и Гойл хихикнули. Гарри отмеривал толчёный хребет лев-рыбы и пропустил замечание мимо ушей. После квиддичного матча Малфой стал ещё неприятнее, чем раньше. Не скрывая своего раздражения от проигрыша, он некоторое время пытался смешить окружающих своими заявлениями, что в следующий раз искателя вместо Гарри будет играть древесная лягушка-раззява.

Скоро он сообразил, что этого никто забавным не находит – все были под впечатлением того, как Гарри, несмотря ни на что, смог всё же удержаться на своём помеле. Малфою, при всей его злобе и зависти, ничего не оставалось, как продолжать дразнить Гарри тем, что у него нет настоящей семьи.

Гарри и в самом деле не собирался на каникулы в Оградный проезд. На прошлой неделе профессор Макгонагелл обошла всех учеников, занося в список желающих остаться на Рождество в школе, и Гарри сразу же записался. Ему себя было нисколько не жаль; напротив, он собирался провести здесь самое лучшее Рождество в своей жизни. Рону с братьями тоже пришлось остаться, потому что старшие Уизли собирались в Румынию, повидать Чарли.

Покидая подземелье после урока зелий, они наткнулись на огромную ёлку, которая перегородила весь коридор. Судя по двум огромным башмакам, проглядывающим снизу, и шумному сопению, с другой стороны её находился Хагрид.

– Не соизволите ли убраться с дороги? – раздался сзади холодный, растянутый голос Малфоя. – Что, Уизли, пытаешься подзаработать? Или решил егерем стать, когда вырастешь и школу окончишь? Хагридова халупа по сравнению с тем курятником, в котором твоя семейка проживает, небось, за хоромы покажется.

– Его подначивали, профессор Снейп, – сказал Хагрид, высовывая из-за дерева свою косматую головищу. – Малфой на его семью наезжал.

– Вполне возможно, Хагрид, однако драться в Хогвартсе строжайше запрещено, - елейно отозвался Снейп. – Пять штрафных очков Грифиндору, и скажите спасибо, Уизли, что не больше. А теперь проходите-ка.

Малфой, Краббе и Гойл грубо протолкались мимо дерева, рассыпая по полу иголки и ухмыляясь.

– Да ладно вам дуться, Рождество вон на носу, – сказал Хагрид. – Вы вот что, давайте-ка со мной, поглядим на Большой Зал. Что они там сделали – это просто конфетка.

Зал выглядел великолепно. По стенам были развешаны венки из остролиста и омелы ^[39] , и по всей комнате стояло не меньше дюжины высоченных ёлок; на некоторых посверкивали крошечные сосульки, другие сияли сотнями свечей.

– Всего один день, – ответила Гермиона. – Да, кстати – Гарри, Рон, у нас есть ещё полчаса до обеда, надо бы в библиотеку.

– Ах да, верно, – сказал Рон, не в силах оторвать глаз от профессора Флитвика, который пускал из своей палочки золотые пузыри и укладывал их гроздьями на ветках принесённого Хагридом дерева.

– В библиотеку? – спросил Хагрид, выходя вслед за ними из зала. – Накануне праздника? Ну, вы совсем заучились.

– А мы не учиться, – весело отозвался Гарри. – Ты тогда упомянул Николя Флямеля, и мы всё пытаемся узнать, кто же он такой.

– Чего-о? – Хагрид выглядел ошарашенным. – Вы смотрите! Говорю я вам – отлипните вы от этой затеи. Что пёс охраняет, то вам знать не положено.

– Может, ты сам нам скажешь, чтобы не возиться? – предложил Гарри. – Мы уже, наверное, сотню книг проглядели, не меньше, а его нигде нет. Ну хоть намекни! У меня такое чувство, что где-то я о нём читал.

Они и в самом деле перерыли множество книг, пытаясь найти имя Флямеля, с тех пор, как оно вырвалось у Хагрида, решив, что без этого им не узнать, что же пытался выкрасть Снейп. Однако не зная, что именно мог совершить Флямель, чтобы про него написали в книге, им было сложно понять, где же начать свои поиски. Про него не было ни в "Великих волшебниках ХХ века", ни в "Выдающихся колдовских личностях нашего времени". "Важнейшие магические открытия современности" и "Анализ недавних событий в области чародейства" также не упоминали о нём ни единым словом. К тому же сам размер школьной библиотеки производил удручающее действие – десятки тысяч книг, тысячи полок, сотни узких проходов...

Гермиона составила список предметов и названий, которые она собиралась проработать; Рон просто выбрал первый попавшийся проход и пошёл вдоль него, вытаскивая книги наудачу. Гарри забрёл в специальный отдел. Ему уже давно было интересно, не найдётся ли Флямель в одной из книг для ограниченного пользования. К сожалению, для того, чтобы даже просто взглянуть на эти книги, требовалась особая записка с разрешением от одного из учителей, и они прекрасно знали, что подобного разрешения они ни за что не получат. В этих книгах содержалась могущественная Чёрная магия, которую в Хогвартсе не проходили; читать их позволялось только старшеклассникам, которые посещали дополнительные занятия по защите от Чёрных сил.

Досадуя, что он не смог на ходу выдумать какую-нибудь правдоподобную историю, Гарри вышел из библиотеки. Они с Роном и Гермионой уже решили, что спрашивать про Флямеля у мадам Пенс лучше не стоит. Она несомненно смогла бы им ответить, но риск того, что Снейп тогда услышит или разузнает, что они задумали, был слишком велик.

Гарри остановился в коридоре подождать своих двух друзей, на случай если они что-нибудь найдут, но особенно он на это не надеялся. Они уже две недели потратили на поиски, но поскольку занимались они этим урывками, на переменах, неудивительно, что пока что ничего не проклюнулось. Долгая, обстоятельная работа, желательно без вмешательства со стороны мадам Пенс – вот что им было необходимо.

– Вы здесь без меня не бросайте это дело, ладно? – сказала Гермиона. – Если что-нибудь найдёте, сразу же шлите мне сову.

– А ты пока что спроси у своих родителей, не знают ли они, кто такой Флямель, - сказал Рон. – Их-то, наверное, спрашивать безопасно.

Однако когда начались каникулы, Гарри и Рон за весельем совсем забыли о Флямеле. Всё общежитие было в их распоряжении, в общей комнате тоже было гораздо свободнее, чем обычно, так что им удалось занять самые удобные кресла, прямо у камина. Они часами просиживали в них, поджаривая и поедая всё, что могло быть нацеплено на длинную двузубую вилку и засунуто в огонь – куски хлеба, булочки, пастилу – и болтали о разнообразных способах добиться исключения Малфоя (разговаривать об этом было приятно, даже несмотря но то, что ни один из них наверняка успехом бы не увенчался).

Ещё Рон начал учить Гарри играть в колдовские шахматы. К удивлению Гарри, они почти в точности походили на обычные, муглевые, за исключением того, что фигуры были живыми, и это превращало игру в подобие битвы, а игрока – в командующего войсками. Фигуры Рона были старыми и потрёпанными. Как и все его остальные вещи, они принадлежали когда-то более старшему члену семьи Уизли – а именно его дедушке. Старые фигуры, впрочем, не были неудобством, скорее наоборот – Рон так хорошо был с ними знаком, что ему не стоило труда направлять их куда ему хотелось.

Гарри играл фигурами, которые одолжил ему Шеймус Финниган, и они ему совсем не доверяли. Играл он пока что не очень уверенно, и они постоянно кричали на него и давали ему разнообразные советы, сбивая его с толку ("Ну зачем ты меня на это поле тащишь, ты что, коня не видишь, что ли? Его лучше подставь, без него мы как-нибудь обойдёмся!")

В рождественскую ночь Гарри отправился спать, предвкушая на следующий день много развлечений и вкусной еды, но вовсе не ожидая никаких подарков. Однако когда он проснулся на следующее утро, первым, что он увидел, была небольшая горка коробок в ногах кровати.

– Поздравляю с Рождеством, – сонно произнёс Рон, когда Гарри вылез из постели и начал натягивать халат.

Гарри взял верхнюю коробку. Она была завёрнута в коричневую бумагу; поперёк неё было нацарапано: "Гарри – от Хагрида". Внутри оказалась грубовато обделанная деревянная флейта. Хагрид несомненно вырезал её сам. Гарри подул в неё – звук был немного похож на совиное уханье.

"Твоё письмо получили; рождественский подарок прилагается. Дядя Вернон, тётя Петуния". К записке клейкой лентой была приклеена монетка в пятьдесят пенсов.

– Забирай, – сказал Гарри, смеясь над Роновым удивлением и над тем, как он обрадовался монетке. – Так, Хагрид и дядя с тётей – это я понимаю, а эти-то кто прислал?

– Вот про это я, кажется, догадываюсь, – слегка покраснев, сказал Рон, указывая на большой бесформенный пакет. – Наша мама. Я же ей сказал, что ты никаких подарков не ждёшь... Ой, сдохнуть можно, – простонал он. – Она тебе Уизлийский свитер связала.

Гарри разорвал обёртку и вытащил толстый изумрудно-зелёный свитер домашней вязки и коробку самодельных ирисок.

– Каждый год она всем нам вяжет по свитеру, – сказал Рон, разворачивая точно такой же пакет, – и мне всегда бордовый.

– Я про них слышал, – сказал он шёпотом, уронив коробку "Мармеладок на любой вкус", которая досталась ему от Гермионы. – Если, конечно, это то, что я думаю... Они страшно редкие, и страшно дорогие.

Гарри поглядел на свои ноги, но на обычном месте их не оказалось. Он бросился к зеркалу. Действительно, от его отражения осталась только голова, висящая в воздухе, а тело было совершенно невидимо. Он натянул накидку на голову, и отражение исчезло совсем.

Гарри сбросил накидку и схватил письмо. Узким, петлистым почерком, какого он никогда раньше не видел, в ней было написано следующее:

Твой отец оставил этот предмет в моём распоряжении незадолго до своей смерти. Пришла пора вернуть его тебе. Постарайся использовать его разумно.

Он чувствовал себя не совсем уютно. Странная какая-то история. Кто мог прислать ему эту накидку? Неужели она и в самом деле принадлежала его отцу?

Прежде чем он успел ещё что-либо произнести или даже подумать, дверь в общежитие распахнулась, и в палату влетели Фред и Джордж Уизли. Гарри быстро упихал накидку с глаз долой. Ему пока что не хотелось ни с кем больше ею делиться.

Фред и Джордж оба были в синих свитерах, на одном из которых была вывязана большая жёлтая буква "Ф", а на другом – "Д".

– А у Гарри получше будет, – заметил Фред, рассматривая свитер Гарри. – Для родственников она явно не так уж старается.

– Рон, а ты почему до сих пор не в свитере? – строго сказал Джордж. – Ну-ка, нацепляй – они же такие уютненькие, такие тёпленькие...

– На твоём нет буквы, – отметил Джордж. – Похоже, она думает, что ты и так своё имя не забудешь. Но и мы тоже не промах – мы теперь точно знаем, что нас зовут Дредж и Форд.

Перси Уизли просунул в дверь свою голову. На лице у него было написано неудовольствие. Он, очевидно, тоже уже наполовину разобрал свои подарки – через плечо у него был перекинут тяжёлый свитер, который немедленно оказался у Фреда в руках.

– Да ну – вот – ещё... – басил Перси, но близнецы уже протолкнули его голову в ворот свитера, сшибив очки на пол.

– И кроме того, за столом префектов тебе сегодня не сидеть, – добавил Джордж. - Рождество – праздник семейный.

Никогда в жизни Гарри не видал такого роскошного рождественского обеда. Сотня запечённых жирных индюшек; горы варёной и печёной картошки; блюда жареной колбасы, судки с зелёным горошком в масле, серебряные соусники густой ароматной подливы, мочёная клюква ^[42] – и горы колдовских хлопушек через каждые полметра, на каждом столе. Эти хлопушки с сюрпризами тоже были не чета тем жалким, муглевым, которые обычно покупали Дурсли, с пластмассовыми безделушками и шляпами из папиросной бумаги. Гарри вместе с Фредом потянул за шнурок одной из них, и она не то что хлопнула – она жахнула как из пушки, окутав окружающих облаком сизого дыма, а изнутри выскочила настоящая треуголка и вывалилось несколько оглушённых, но живых белых мышей. За Верховным Столом Дамблдор, сменивший островерхую колдовскую шляпу на чепчик в цветочек, заливисто смеялся над шуткой, которую рассказал ему профессор Флитвик.

За индюшкой последовал пылающий рождественский пудинг; Перси чуть не обломал себе зубы о запечённый в него серебряный сикль. Гарри наблюдал, как лицо у Хагрида становилось всё краснее и краснее по мере того, как он подливал себе вина, пока наконец он не чмокнул профессора Макгонагелл в щёку – а та, к вящему изумлению Гарри, только хихикнула, и её цилиндр съехал набок.

К тому времени, как Гарри вылез из-за стола, у него были полные руки сюрпризов из хлопушек – включая пакет с воздушными шариками, которые, правда, не взрывались, но зато светились в темноте, набор для выращивания отменных бородавок, и коробку с новенькими фигурами для колдовских шахмат. Белые мыши куда-то исчезли; у Гарри было подозрение, что им грозило попасть на рождественский ужин к Миссис Норрис.

Гарри и братья Уизли беззаботно провели остаток дня во дворе, устроив жестокий бой снежками. Потом, все замёрзшие, мокрые, запыхавшиеся, они ввалились в общую комнату Грифиндора и расположились перед камином. Гарри опробовал свои новые фигуры, с треском проиграв Рону. Впрочем, ему казалось, что если бы Перси не так настойчиво ему подсказывал, он мог бы протянуть чуть подольше.

Они поужинали бутербродами с индюшатиной, кексами, бисквитами со сбитыми сливками, съели по большому куску рождественского торта, и почувствовали себя так умиротворённо и сонно, что до самого отхода ко сну почти ничего больше не делали – разве что полюбовались на то, как Перси гонялся по всей башне за Фредом и Джорджем, потому что они стянули у него значок префекта.

Без всякого сомнения, это было самое лучшее Рождество. И всё же что-то надоедливо сидело весь день у Гарри в голове, как заноза. Пока он не улёгся, наконец, в постель, у него всё как-то не было времени толком подумать об этом, но тут он вспомнил, что ему так мешало – накидка-невидимка, и тайна того, кто её прислал.

Рон, наевшись индейки и пирога, заснул почти сразу, как только задёрнул полог - его-то никакие загадки не беспокоили. Гарри перегнулся через край своей кровати и вытянул из-под неё накидку.

Его отец… Она принадлежала его отцу. Он отпустил уголок накидки; материя заструилась сквозь пальцы – мягче шёлка, легче воздуха. Используй её разумно - призывало письмо.

Ему вдруг страшно захотелось снова её примерить. Он выскользнул из постели и завернулся в накидку. Глядя вниз, на свои ноги, он видел лишь тени и лунный свет. Ощущение было очень странное.

Внезапно Гарри совершенно расхотелось спать. С этой накидкой весь Хогвартс лежал перед ним, как на ладони. Он стоял, один, в темноте и тишине, и слушал, как его заполняет чувство радостного возбуждения. Теперь он мог идти куда угодно, стоит только захотеть – и Филч никогда ничего не узнает.

Рон застонал во сне. Гарри некоторое время раздумывал, не разбудить ли его, но что-то помешало ему это сделать. Накидка его отца… Нет, в этот раз – первый раз – он воспользуется ею сам.

Он прокрался к выходу из общежития, потом вниз по лестнице, пересёк общую комнату и осторожно вылез в дыру за портретом.

Куда идти? Он остановился, пытаясь унять бешено бьющееся сердце, и стал думать. Вдруг до него дошло. Специальный отдел в библиотеке. Теперь он может читать там сколько влезет, пока не найдёт, кто такой Флямель. Он направился туда, поплотнее обтянув вокруг себя накидку.

В библиотеке была кромешная тьма, и от этого становилось жутковато. Чтобы найти дорогу между полками, Гарри зажёг лампу. Со стороны казалось, что лампа плывёт в воздухе; хотя Гарри знал, что он держит её в руке, глядеть на неё было всё равно неуютно.

Книги для ограниченного пользования находились у задней стены. Осторожно перешагнув через верёвку, отделявшую их от основной библиотеки, он поднял лампу повыше и принялся читать названия.

Это занятие ему ничего не дало. Облупленные золотые буквы на корешках складывались в непонятные слова на неведомых Гарри языках. Многие книги заглавия не имели вовсе. На одной из них красовалось зловещее тёмное пятно, до ужаса напоминавшее кровь. У Гарри по коже побежали мурашки. Может быть, ему это просто почудилось, но он расслышал исходящее от книг негромкое шелестение, словно они перешёптывались, зная, что рядом с ними кто-то есть – кто-то, кому здесь быть не положено.

Однако надо было с чего-то начинать. Он осторожно поставил лампу на пол и начал высматривать на нижней полке книгу поинтереснее на вид. Взгляд его упал на серебристо-чёрный фолиант. Он с трудом вытащил книгу с полки, поскольку она оказалась очень тяжёлой, и, уперев корешком в колени, раскрыл её.

Пронзительный, леденящий душу вопль разорвал тишину – книга кричала! Гарри захлопнул её, но крик продолжался, непрерывный, оглушающий, на одной ноте. Он попятился и споткнулся о свою лампу, которая тут же погасла. В коридоре раздались шаги; Гарри совсем потерял голову и, кое-как запихнув орущую книгу обратно на полку, бросился бежать. В дверях он наткнулся на Филча, бледные, рыщущие глаза которого посмотрели сквозь него; Гарри прошмыгнул под его вытянутой рукой и помчался по коридору, преследуемый непрекращающимся воплем книги, отдающимся у него в ушах.

Стараясь покинуть как можно скорее библиотеку, он совершенно не следил, куда бежал. Похожие доспехи стояли где-то около столовой, но он-то, по его расчётам, был пятью этажами выше.

– Вы, профессор, меня просили прямо к вам сразу идти, если кто-то ночью шляться станет, особенно в библиотеке – в специальном отделе.

У Гарри кровь отлила от лица. Похоже, Филч знал потайной ход – его вкрадчивый, жирный голос приближался и, к ужасу Гарри, ему отозвался голос Снейпа.

Гарри прирос к месту – и в это время Филч со Снейпом обогнули угол и вступили в коридор. Они, конечно, его не видели, но проход в этом месте был очень узким, и ступи они чуть-чуть в сторону, они непременно наткнулись бы прямо на него - бесплотным накидка его всё же не делала.

Он беззвучно попятился. Дверь рядом с ним была приоткрыта. Больше надеяться было не на что. Он не дыша протиснулся сквозь дверь, изо всех сил стараясь не скрипнуть ею. К огромному его облегчению, ему удалось это сделать и не привлечь к себе внимания. Они прошли мимо, и Гарри обессиленно прислонился к стене, глубоко дыша и слушая, как их шаги замирают в отдалении. На этот раз пронесло, но едва. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он решился наконец оглядеть комнату, в которой он оказался.

Судя по всему, это был заброшенный учебный кабинет. Парты и стулья сгрудились бесформенными тенями в углу, корзинка для бумаг была перевёрнута – но у противоположной стены стояло нечто, что стоять здесь было не должно, как будто кто-то принёс его сюда, чтобы убрать с глаз подальше.

К стене было прислонено великолепное зеркало, до самого потолка, в изысканной золотой раме, стоящей на подставке в виде двух когтистых лап. Поверху рамы шла резная надпись: "Эйналеж еонт еваза эйнеж арт оен ши диву".

Поскольку Филч и Снейп ему больше не угрожали, Гарри осмелел и подошёл к зеркалу. Ему захотелось снова посмотреть, как в зеркале ничего не отразится. Он встал перед ним, и…

Чтобы не закричать, ему пришлось зажать себе рот руками. Он быстро обернулся. Сердце у него стучало сильнее, чем когда книга на него закричала – потому что в зеркале он увидел не только себя самого, но и ещё целую толпу народа, стоявшую у него за спиной.

Его отражение было тут как тут – бледное и испуганное, а за ним в зеркале было ещё по меньшей мере с десяток человек. Гарри осторожно посмотрел через плечо - нет, никого. А может быть, они все тоже были невидимыми? Вдруг он набрёл на комнату, в которой было полно невидимок, а зеркало было с секретом – оно умело отражать даже то, что невидимо?

Он опять взглянул в зеркало. Женщина, стоящая в зеркале прямо за его отражением, улыбалась и махала ему рукой. Он протянул руку назад – за ним был лишь воздух. Если бы она и в самом деле стояла за его спиной, он почувствовал бы её, их отражения почти соприкасались – но рука его ни на что не наткнулась. И она, и все остальные существовали только в зеркале.

Она была очень красива. У неё были густые медно-рыжие волосы, а глаза – "Глаза прямо как у меня", подумал Гарри, придвигаясь поближе к стеклу. Ярко-зелёные – и совершенно такой же формы. Потом он заметил, что она плачет; она улыбалась, и одновременно плакала. Рядом с ней, обнимая её за плечи, стоял высокий, худой, черноволосый мужчина. Он был непричёсан и носил очки. Волосы его топорщились хохолком на затылке – в точности как у Гарри.

Но они только смотрели на него и улыбались. Переводя взгляд с одного лица в зеркале на другое, он увидел, что у многих были его зелёные глаза, или его нос, а один невысокий, пожилой человек стоял, неловко вывернув его собственные тощие коленки. В первый раз в своей жизни Гарри смотрел на свою семью.

Поттеры улыбались и махали Гарри, а он жадно глядел на них, упершись руками в стекло, словно надеялся, что его поверхность подастся и позволит ему до них дотронуться. Сердце его саднило, наполненное наполовину радостью, наполовину невыносимой печалью.

Сколько времени он простоял перед зеркалом – неизвестно. Отражения не помутнели, никуда не исчезли, он смотрел и смотрел, пока наконец не пришёл в себя от какого-то далёкого звука. Дольше оставаться было нельзя. Он должен был возвращаться в башню, в свою постель. Он с трудом отвёл глаза от лица своей матери, прошептал "Я вернусь", и выбежал из комнаты.

– Ну, на них-то ты и без того посмотреть можешь. Приезжай к нам летом, и все дела. К тому же, может оно только мёртвых отражает. Жаль, конечно, что с Флямелем никуда не продвинулись. А чего ты не ешь? Возьми хоть ветчины, что ли. Гарри кусок в рот не шёл. Он встретил своих родителей, и этой ночью собирался увидеть их снова. Про Флямеля он и думать забыл – вся эта история как-то потеряла для него значение. Какая, в конце концов, разница, что там охраняла трёхголовая собака? А если Снейп и в самом деле собирался это украсть – ну и что с того?

Больше всего Гарри боялся, что он не сможет во второй раз отыскать комнату с зеркалом. На следующую ночь к нему под накидкой присоединился Рон, так что идти им пришлось осторожно и гораздо медленнее. Они решили повторить вчерашний путь Гарри, начав от библиотеки, и битый час проплутали по тёмным коридорам и переходам.

Мимо них пролетело привидение какой-то ведьмы, но больше они никого не встретили. Рон уже начал ныть, что ноги у него совсем онемели от холода, и тут Гарри углядел наконец знакомые доспехи.

Гарри сделал шаг в сторону, но когда Рон заступил на его место, он больше не мог разглядеть свою семью – в зеркале отражался только Рон в своей пёстрой пижаме.

– Ну да – у меня даже значок, прямо как у Билла был… и ещё я держу в руках кубок школы… И квиддичный кубок тоже… Я – капитан сборной!

Рон успел завернуть их обоих в накидку в тот самый момент, как в дверях показалась Миссис Норрис. Рон и Гарри стояли, не шевелясь, и оба думали об одном и том же – действует ли накидка на кошек? Прошла, казалось, вечность, прежде чем она повернулась и вышла из комнаты.

– Не знаю. Так… Как-то мне не по себе. Да и к тому же, ты и так оба раза только чудом выкрутился. И Филч, и Снейп, и Миссис Норрис – они все там рыщут. Ну и что, что тебя не видно? Они могут на тебя наткнуться. Или ты сшибёшь что-нибудь.

На третью ночь он нашёл нужную комнату гораздо быстрее. Он так спешил, что производил больше шума, чем было бы разумно в его положении, но на его счастье, ни на кого не наткнулся.

И вот уже его отец и мать опять улыбались ему, а один из дедушек радостно кивал головой. Гарри опустился на пол и устроился перед зеркалом поудобнее. Ничто не могло помешать ему провести эту ночь со своей семьёй. Ничто. Разве только…

Гарри почувствовал, как у него внутри всё словно заледенело. Он оглянулся. На одной из парт у стены сидел никто иной, как Альбус Дамблдор. Гарри, очевидно, прошёл мимо него, не заметив – так он торопился скорее оказаться перед зеркалом.

– Удивительно, не правда ли, как невидимость делает человека близоруким, - заметил Дамблдор, и Гарри с облегчением увидел, что он улыбается.

– Ну вот, – сказал Дамблдор, соскочив с парты и усевшись на пол рядом с Гарри, - теперь ты, как и сотни других до тебя, испытал на себе радости зеркала Эйналеж.

– Для того, чтобы стать невидимым, мне накидка не требуется, – мягко сказал Дамблдор. – Ну, подумай-ка теперь – что зеркало Эйналеж показывает нам всем?

– Ну хорошо. Слушай: самый счастливый человек на свете может смотреться в него, как в обычное зеркало – он увидит в нём себя в точности таким, какой он есть.

– И да, и нет, – спокойно сказал Дамблдор. – Отражает оно лишь наше самое заветное, самое сокровенное желание – ни больше, ни меньше. Ты, никогда не знавший своей семьи, стоишь, окружённый родственниками. Рон Уизли, который вечно пытается выбиться из-под тени своих братьев, видит себя стоящим в одиночестве - лучше их всех. Однако зеркало не прибавляет нам знания, не открывает истину. Многие, не в силах расстаться с зеркалом, умирали подле него, зачарованные видениями. Другие теряли разум, пытаясь разгадать, происходило ли в самом деле то, что они в нём видели – или даже возможно ли это. Назавтра зеркало отсюда унесут, на его новое место. Гарри, я хотел бы попросить тебя не искать его больше. Но если тебе случится снова встретиться с ним, оно уже не застанет тебя врасплох. Помни – кто углубляется в мечты, забывает о жизни. А теперь надевай-ка свою превосходную накидку и отправляйся спать.

– Носков никогда не хватает, – сказал Дамблдор. – Вот и ещё одно Рождество пришло и прошло, а носков мне никто не подарил. Ни одной пары. Все почему-то всегда несут мне книги.

Только когда Гарри забрался к себе в постель, ему пришло в голову, что Дамблдор, возможно, не то чтобы сказал ему всю правду. С другой стороны, подумал он, сметая Скабберса со своей подушки, вопрос тоже был, возможно, не то чтобы очень тактичный.